Каждое воскресенье Филон привозит на голубинку ходок, похожий на телегу, снимает с него огромный ящик, покрытый сеткой, и хозяйственно устраивается посреди базара.
Если вы заглянете в ящик, то увидите захватанных несчастных голубей, удивительно чем-то напоминающих дворовых собак. Это, наверно, потому, что Ванькины птицы голодны, перья на них торчат, как грязная шерсть, а в глазах горит тоска, смешанная со страхом.
Ванька добывает этих голубей по дворам — у мальчишек, которым дозарезу нужен рубль на мороженое или в кино; скупает птицу у темного люда. Иногда Филон уезжает куда-то на поезде и возвращается домой с тяжелым ящиком, закрытым от посторонних глаз тряпкой.
Голубинка люто ненавидит Филона и предпочитает не иметь с ним дела. Поэтому Ванька нацеливается главным образом на женщин и детей.
Вот он увидел где-нибудь на краю базара растерявшуюся от шума и споров женщину, которую тянет за собой малыш с горящими глазами. Барыга устраивает на своем лице громоздкую и ледяную, как торосы, улыбку и кричит кошачьим контральто:
— Дамочка, а дамочка! Купите птичку! Ах, какая, простите за выражение, птичка! Возьмите почти что даром!
У Ваньки — дурацкий язык человека, делающего неправедное дело. Филон старается показывать голубинке свою покладистость и уважение к нормам общества, в котором живет. Но все это — наносное, игровое — и немедленно слезает с Ваньки, как кожа с змеи, когда он почует в ком-нибудь соперника.
Женщина, увлекаемая малышом, подходит к барыге.
— Как тебя зовут, сынок? — расстилается Филон, и его желтые лошадиные зубы оголяются до самых десен. — Вова? Очень великолепно, Вова! Вот тебе дешевый бухарский трубач.
Ванька с величайшей торжественностью вытаскивает из ящика замусоленную беспородную птицу и двумя руками подает ее женщине.
В центре голубинки немедленно происходит движение, и возле Ванькиного ходка вырастает военное каре. Мальчишки — эти беспощадные и благородные рыцари базара — приготовились к бою.
— Хе! Трубач! — говорит кто-нибудь из них. — Это почему же он трубач, Ванька Филон?
— А как же? — мурлычет барыга. — Взгляните, дамочка, будьте добры, вот сюда. Хвост трубой? Трубой... Голова гордая? Гордая... Чистый трубач, извините за выражение...
— Трубач не за хвост, а за голос так называется, — поясняет кто-нибудь из рыцарей. — А твой «трубач», Ванька Филон, в трубе сидел...
Ванька горько улыбается, сожалея о человеческой темноте и несправедливости, но его глаза начинают блестеть от злобы.
— Отойдите, которые не покупатели, — с вежливой яростью требует он и снова ныряет головой в свой ящик. — Прошу поглядеть вот этого... — сует он в руки женщине новую несчастную птицу. — Редкий ту́рман из Тулы...
Иногда Ваньке удается продать голубя, и он, добыв из-за пазухи бумажник, прячет в него деньги, такие же помятые и замусоленные, как и проданный голубь.
Через некоторое время вы уже снова слышите Ванькино контральто. Барыга кому-то пространно рассказывает, как он долгие годы «выбивал» свою породу, скрещивая редких заморских голубей. Ванькины слушатели посмеиваются или морщатся от этого безбрежного вранья.
Но вдруг Филон бледнеет, вскакивает и кидается в самую гущу голубинки. Вот он догнал мальчонку в непомерно большом картузе, сползающем на глаза, и цепко хватает парнишку за плечи.
— Покажи.
Мальчик вручает Ваньке птицу.
— Ерунда! — презрительно говорит барыга, дотошно осмотрев голубя. — Сколько?
Услышав ответ, Ванька всплескивает руками. Его глаза, рот, даже, кажется, нос изображают неподдельный ужас:
— Рубль — за это?!
— Ну, да — рубль. Он и больше стоит, только мне деньги быстро нужны.
— Тридцать копеек, — ледяным тоном говорит Ванька. — Больше не могу. С помарками голубь.
— Где же тут помарки? — удивляется продавец.
— А вот тут, — тыкает барыга наугад.
Мальчонка молча забирает птицу и уходит.
Ванька догоняет мальчишку, кладет ему на плечо тяжелую руку и говорит жалким, свинячьим голосом:
— Разорил ты меня совсем, мальчик! Раздел донага. Вот тебе пятьдесят копеек.
Посадив новую птицу в свой ящик, Ванька тут же без всякого зазрения совести начинает торговать ею.
— Дешевка, граждане! — кричит он на всю голубинку. — Желтый из-под Москвы. Три целковых. Берите, грабьте Ваньку Филона.
Ведра, ушаты и бадьи презрения окатывают Ваньку с головы до ног. Особенно любит над ним поизмываться старик Карабанов. Делает он это с величайшей вежливостью, от которой у Ваньки начинают трястись губы и мокнуть лоб.
— Это у тебя помесь вороны с мотоциклом? — ласково справляется старик. — Очень хорошо. Мне нужен мотоцикл. Беру.
Дед Михаил с серьезным видом лезет в карман, но внезапно изображает глубокое смятение:
— Погоди, а где у него запасные бачки с бензином?
Ванька Филон дурацки хлопает глазами, пытается сложить губы в улыбку:
— Очень прекрасная шутка...
— Какое там «шутка»! — гневается старик. — Зачем мне мотоцикл без бензина?!
Филон не находит правильного ключа к разговору и слабо сопротивляется:
— Дак это ж не мотоцикл, это ж голубь, Михайло Кузьмич.
— Как не мотоцикл?! — свирепо раздувает усы Карабанов. — Шура, поди-ка сюда!
«Шура», которому уже давно за пятьдесят, вывинчивается из толпы и устремляется к Карабанову.
— Это что будет, Шура? — спрашивает его Карабанов. — Мотоцикл или не мотоцикл?
— Сейчас посмотрю... — Подошедший достает из чехла железные очки, медленно надевает их на нос и долго разглядывает птицу.
— Ну да — мотоцикл, — без тени улыбки говорит он. — А то кто ж еще?
Ванька Филон неприятен и опасен, как заразная болезнь. И с болезнью этой голубинка борется самыми решительными средствами.
Вот кто-то из стариков заметил, что вихрастый мальчик в тельняшке покупает и тут же продает птиц, наживая на этих операциях пятак или гривенник.
Кто-нибудь подзывает мальца к себе, вежливо берет у него голубя, передает соседу. Потом мягко пригибает голову мальчишки к своему уху и трясет ее.
Послушает, потрясет и опять слушает.
— Ну, что? — интересуются голубятники. — Есть у него что-нибудь в голове, Андрей Иваныч? Или не слышно ничего?
— Маленько есть, — неуверенно сообщает Андрей Иваныч. — Но, может, это медяки у него там стучат. Надо еще потрясти.
Пока Андрей Иваныч или Сидор Михалыч вытрясают из юного торговца интерес к спекуляции, кто-нибудь громко говорит, чтобы слышал Ванька Филон:
— Сколько тебе лет, мальчик? Ну, вот видишь: тринадцать. А мозги у тебя старые и ржавые, как у капиталиста. Откуда бы это? Не от Ваньки ли Филона, а? Ванька — пропащий человек, мальчик, его совесть бумажный рубль стоит. Вот ты обернись и погляди на него, на жадного дурака. Он же не любит голубей, ему барыш нужен, Ваньке. А ты обожаешь птицу. Так ведь? А тоже — в капиталисты лезешь...
